Роберт Рождественский
Ты мне сказала:
«Ночью
Тебя я видела с другой!
Снилось:
на тонкой ноте
в печке гудел огонь.
Снилось, что пахло гарью.
Снилось, метель мела,
В траве — тишина,
Тишина
в камыше — тишина,
в лесу — тишина.
Так тихо,
что стыдно глаза распахнуть
и на землю ступить.
Тихо летят паутинные нити.
Солнце горит на оконном стекле.
Что-то я делал не так;
извините:
жил я впервые на этой земле.
Я ее только теперь ощущаю.
К ней припадаю.
И ею клянусь...
Эрнсту Неизвестному
Как оживает камень?
Он сначала
не хочет верить
в правоту резца..
Но постепенно
из сплошного чада
Не привез я
таежных цветов —
извини.
Ты не верь,
если скажут, что плохи
они.
Если кто-то соврет,
Этой ночью
первый снег летел в окно.
Этим утром
снег идти не перестал...
Так идет он, будто кто-то озорно,
как в бутылке,
все окрестности взболтал.
И не знает снег,
Смеркается.
Пахнет леском перегретым...
Но я не об этом!
Совсем
не об этом.
Я знаю, как трудно рождается
слово.
Слова бывают грустными,
слова бывают горькими.
Летят они по проводам
низинами,
пригорками.
В конвертах запечатанных
над шпалами стучат они,
над шпалами,
Я люблю,
когда над городом —
снег,
неуверенно кружащийся,
ничей.
Неживой,
мохнатый,
медленный снег
Об испытаньях прежних
не вспоминай пока что...
Ты —
в сауне.
Ты — грешник.
И потому —
покайся!
Вживайся оробело
Артуру Макарову
Знаешь, друг,
мы, наверно, с рожденья
такие...
Сто разлук нам пророчили
скорую гибель.
Сто смертей
Сколько времени?
— Не знаю...
Что с часами?
— Непонятно...
То спешат они,
показывая скорость не свою.
То, споткнувшись, останавливаются.
Только обоняньем
