Семен Кирсанов
Танки,
танки,
танки...
Здравствуй, наша сталь!
Под шатром знамен
по мостовой московской
грохотал,
и шел,
Жил-был — я.
(Стоит ли об этом?)
Шторм бил в мол.
(Молод был и мил...)
В порт плыл флот.
(С выигрышным билетом
жил-был я.)
Помнится, что жил.
На новом
радиусе
у рельс метро
я снова
радуюсь:
здесь так светло!
Я будто
еду
1
Кричал я всю ночь.
Никто не услышал,
никто не пришел.
И я умер.
2
Смерти больше нет.
Больше нет.
Нет. Нет.
Нет.
Жил да был
Телефон
Телефонович.
Черномаз
целиком,
вроде полночи.
От него
Скоро в снег побегут струйки,
скоро будут поля в хлебе.
Не хочу я синицу в руки,
а хочу журавля в небе.
Сказали мне,
что я стонал
во сне.
Но я не слышал,
я не знал,
Я не видал
Моросит на Маросейке,
на Никольской колется...
Осень, осень-хмаросейка,
дождь ползет околицей.
Ходят конки до Таганки
то смычком, то скрипкою...
У Горшанова цыганки
Я пришел двумя часами раньше
и прошел двумя верстами больше.
Рядом были сосны-великанши,
под ногами снеговые толщи.
Ты пришла двумя часами позже.
Все замерзло. Ждал я слишком долго.
Два часа еще я в мире прожил.
Еще закрыт горой
рассвет,
закрашен черным
белый свет.
Но виден среди Альп
в просвет
дневного спектра
Речь - зимостойкая семья.
Я, в сущности, мичуринец.
Над стебельками слов - моя
упорная прищуренность.
Другим - подарки сентября,
грибарий леса осени;
а мне - гербарий словаря,
