Pafton Nalsky
Зачиняється брама НІКОЛИ,
Чути скрипи покинутих мрій.
Стулки міцні опишуть півкола,
І засне життєрадісний рій.
Випаруються зовні прикмети:
Десь простір є: в думках або за рогом,
Між натовпу байдужого тілами,
Й самотністю, що здатне отруїти.
У місці тому варто намагатись.
Там назавжди без нервів і образи,
«Покинем город знойный, Саш…».
Ну как с тобой не согласиться?
В лесу открылся вернисаж,
Ковровою дорожкой ситца
На спелых ягод маячки,
"Хто з них крутіший?"– мовлять. Отакої...
Світ деградує просто на очах.
Стає героєм, хто в ефірі скоїв
Кривавий та невичерпаний жах.
Самці-гравці кремезної статури,
Узел галстука отпущен,
Откупорена Шампань,
Не остыл и злишься пуще?
Перестань.
Ночь. Оплыли канделябры,
Дивує грудень: сніг навпіл с дощем,
Навколо все, мов ковдра, накриває.
Земля, вологою наповнена ущерть,
Дасть врожаю в казацькому цім краї.
Перед вікном схвильоване дитя :
***
Найзапекліший біль
Пройде
З часом лишеться
Де-не-де
У думках та серцях
Заунывная волынка
Будит вересковый дол,
К рукоделию приникла
Швея в платье голубом.
Старый сквайр у камина
Сельские девушки, смеясь, играют со снегом,
Лепят истукана, бросают друг в друга холодные комья.
И никто из них не вспомнит об умершей подруге,
Чья могила занесена вчерашней метелью.
За снежность зим и северность сияний,
За свежесть щек и дремлющую ель,
За свет звезды полярной утром ранним,
Благодарю, архангел Уриэль.
За терпкий вкус смородиновых кущей,
Пузатий Пацюк,
колишній байстрюк,
Роззявляє пащу серед прокурених хащей.
Жодний характерник не підніме вареник,
Поглядом хитрим,
кашлем-кахикою,
Осенний лист ниспослан к джазу,
Купюрой в шляпе музиканта,
Что в парке не играл ни разу,
Не продавал он здесь таланта.
*
В алее редкий сноб-прохожий