Виктория Тищенко
Ты – совершенство. Лицом и ростом
антично-мраморен, как нельзя.
В сырой подземке блеснуло солнце.
И это были твои глаза.
Мы не обмолвились словом сорным,
Зеленая ветка, растущее благо,
глотая нектар грозового озона,
взрослела и знала, что станет бумагой,
не просто бумагой - бумагой особой.
Отменной, отборной. И вечером черным
Вы мой голос больше не услышите.
Я клянусь. Но всё же не кляну.
Голуби – счастливейшие нищие
сизые свидетели тому.
И не трону зябнущими пальцами
Ты вчера совершила ошибку,
ты сказала, чтоб ради тебя
я забросил свою гитару,
перестал пить с друзьями пиво,
слушать Пресли, гонять на «Харли»
Влюбленный в Японию жил в очень странной квартире:
достал где-то меч самурая, читал книги древних – дзуйхицу,
коллекцию нэцкэ, на полке расставленных в стиле,
лелеял, любя каждый штрих в их нефритовых лицах.
Он жил одиноко. И дни проходили за днями,
День такий туманний. Все непросто.
Жовтень, мовби втомлений жовнір.
Дарували нам у дев'яностих
суверенітет як сувенір.
Ніби інший герб та інший прапор...
Луна так близко – бледная сестра.
А город мал… Он тает под ногами.
Едва видны высотные дома,
исколотые тонкими огнями.
Каскад моих каштановых кудрей
Тяжелое море, забравшее сына,
меня не обманешь умелым притворством
твоих безмятежно распахнутых далей
и гладью, царапанной утренним ветром.
О, знаю я цену твоих обещаний
и истинный цвет нежно-радужных красок:
Вот этот дом. Подъезд. Неподалёку
растрепанная маленькая роща.
День ото дня, как сотни одиноких,
шепчу под нос: «Вернешься – не вернешься?».
Как будто четки, гладкие ступени
Ах, маки-маги в пепельной траве,
растущие на сером бездорожье.
Любимцы лета огненных кровей,
зачем взошли вы на отшибе божьем?
Пьет соки ваши хладнокровно зной.
Сонник соняшника... Зошит-серпень
у обкладинці струнких доріг…
Сонник соняшника - синє небо,
мирне небо - одне на всіх.
Зорі, наче яскрава рута
Листик осенний, нарядный, узорный,
цветом – чистейший кармин.
Знаешь ли ты, как несметно-огромен
далью распахнутый мир?
Или навеки прирос пуповиной
к ветке, худой как кощей?
