Виктория Тищенко
Твой поцелуй, застывший на кресте –
беззвучный выдох после покаянья.
Святые лики в строгой высоте
и несвятых воскресное свиданье.
Людских зрачков холодная слюда
Ты помнишь тот снимок – штришок напослед
в тот день, как женился Валерка-сосед?
Всех в гости к себе звал торжественный дом,
да нам не сиделось за шумным столом.
Пахнет краской и битумом с крыш,
недоклеены, сохнут обои.
На окошке ершистый малыш —
в три вершка изкиоскный алоэ.
Газ опять отключён — до утра.
О, ирисы в лазоревых плащах,
с крестами, чуть подтёкшими от влаги,
вы у безвестных рыженьких лачуг
несёте свои маленькие шпаги.
Вот этот дом. Подъезд. Неподалёку
растрепанная маленькая роща.
День ото дня, как сотни одиноких,
шепчу под нос: «Вернешься – не вернешься?».
Как будто четки, гладкие ступени
Взросление – сомненье в том, что ты
родился Богом… Вместо сверхзадачи
давай пойдем на луг – и по-ребячьи
разденемся почти до наготы.
Не будем упиваться мёдом тел,
Листик осенний, нарядный, узорный,
цветом – чистейший кармин.
Знаешь ли ты, как несметно-огромен
далью распахнутый мир?
Или навеки прирос пуповиной
к ветке, худой как кощей?
Сирень прильнула к белоснежной раме,
щекочет ноздри ветра
синий ворс.
Я ветку срежу у весны на память,
как у меня ты срезал прядь волос.
Люби меня и сереньким таким,
когда и почва - прочь, и свет несветел,
когда туман - действительно лишь дым,
навязчивый, негрозный, словно пепел.
Когда несносный ветер за двоих
Тяжелое море, забравшее сына,
меня не обманешь умелым притворством
твоих безмятежно распахнутых далей
и гладью, царапанной утренним ветром.
О, знаю я цену твоих обещаний
и истинный цвет нежно-радужных красок:
Мученики, мученицы Бучи
с чистыми открытыми глазами.
Ветер чёрный, медленный, зыбучий,
словно вечный реквием над вами.
На балконах краски - иск азалий
Тож кажуть, що ягіда ця неймовірно корисна.
Панянка галявин з очима яскраво-файними.
Та чорна вона. Ось і звуть її просто — чорниця.
А в тебе вона, наче тая Афіна — афени.
Вже липень розкрив промінці, мов прозоре листя.